Сопоставление представленных в таблице исторических данных с моделью социальной турбулентности можно считать вполне удовлетворительным. Действительно, все наиболее крупные импульсы расширения страны произошли в первой половине цикла ближе к его первой трети, как и предсказывает теория.
И теоретические оценки, и исторические данные говорят о том, что длинный цикл российского развития имеет, по крайней мере, две приблизительно равные фазы продолжительностью до 40 лет каждая. Однако, в следствие своей естественной гармоничности, длинный цикл развития может быть разделен не только на две половинки, но, следом за этим, и на четвертинки, 1/8 и 1/16 свои части. В случае России это означает возможность обнаружения в ритмах жизни страны 40-летних, 20-летних, 10-летних и 5-летних отрезков времени. Наиболее крупные из них — 40-летние ярко проявились в последнем цикле страны в интервале времени от революции 1917 года до запуска первого в мире искусственного спутника Земли в 1957 году, или в интервале от запуска первого в Евразии атомного реактора в 1946 году до чернобыльской катастрофы в 1986 году. В общем же случае разные по продолжительности ритмы в истории страны были сопряжены с разнокачественными событиями общественной жизни. Возможное объяснение этого феномена связано с неравномерным распределением энергетики общества по его разным фазам и пропорциональностью, в общем случае, масштабов социальных сдвигов длинам интервалов развития. Так, первая половина первой 40-летней фазы (продолжительностью до 20 лет) характеризуется минимальной энергией общественной жизни при ее быстром росте. Естественно поэтому предположить связь этой фазы с катастрофическими социально-политическими преобразованиями в стране. Вслед за этой фазой, однако, во второй части полуцикла, когда энергетика общества достигает своего максимума, обычно наблюдается бурный физический, научный, культурный и промышленный рост, завершающийся достижением вершин промышленного и культурного развития.
Вторая 40-летняя фаза, в свою очередь, в следствие падения социальной активности подразделяется приблизительно на 20-летний период консервации достигнутого уровня жизни (в последнем цикле это период с 1961 по 1981 год) и такой же приблизительно по продолжительности драматичной перестройки общественной жизни, нацеленной внутренне на подготовку к новому длинному циклу развития.
Помимо четырех основных фаз, длинный цикл делится еще и на серию более коротких ритмов, вплоть до найденных эмпирически в период СССР минимальных социальных хрононов России – «пятилеток». С точки зрения наших естественнонаучных представлений о динамическом феномене российского общества они вполне обоснованно могли быть приняты в свое время за единицы социально-экономического планирования.
10-летние интервалы общественной жизни страны наиболее ярко проявлялись в истории в ее катастрофических катаклизмах. Достаточно в этой связи вспомнить приблизительно 10-летний период смутного времени в начале XVII века или десятилетку экономического спада в 1989 — 1999 годах.
Рассмотрение внутренней структуры жизненного цикла страны говорит, однако, что физическими (динамическими) феноменами она не исчерпывается. Что в общественной жизни, как и в физических системах, имеет место всего лишь преобразование одного вида энергии в другую — кинетической, например, в потенциальную. Однако если физическую энергию общества мы сегодня научились как-то измерять (см., например, главу 1), то ее другие составляющие являются с точки зрения точных наук пока всего лишь гипотетическими, или, по-другому, качественными, а не количественными мерами развития общества. И тем не менее многолетние наблюдения за динамикой изменений в хозяйственной и культурной жизни общества (см., например, Батурин Ю.М., Доброчеев О.В. Возвращение на естественный путь// Независимая газета. 1997. 15 мая) показывают, что волновая картина изменений свойственна и культурной жизни. Более того, оказалось, что спадам в социальной активности, как правило, соответствует подъем в культурной жизни общества. Это обстоятельство можно интерпретировать в том смысле, что энергия социальной активности, как бы трансформируется в энергию творческой активности общества.
Следы этого феномена обнаруживаются и в исторической динамике.
Во всех рассмотренных циклах жизни страны, помимо ярко выраженных крупных политических и социально-экономических вершин в первой фазе цикла, можно обнаружить также еще и 1 — 2 крупных научных всплеска в начале и конце цикла. Таковыми в XX веке России были, например, послереволюционный подъем научной активности 1920-х — 1930-х годов и послевоенный всплеск научно-технических достижений 1940-х — 1950-х годов.
На больших же интервалах истории — 400-летних ее отрезках это явление — трансформация социальной активности общества в ее творческое и технологическое наполнение проявляется особенно рельефно. Так, например, окончание второго 400-летнего периода российской истории и канун смутного времени — 1586 год был отмечен созданием уникальных технических проектов — Царь- пушки и Царь-колокола. Практически ровно через 400 лет после этого события, тоже накануне крупнейшего исторического ослабления России — в 1986 году был осуществлен проект запуска российского космического челнока — «Бурана».
Большое разнообразие социального и политического содержания различных циклов развития страны в сравнении с практически синхронными импульсами ее физической активности, проявлявшейся, в частности, во внешней экспансии, говорит о высокой изменчивости, вариативности содержания внутриполитической жизни страны по отношению к консервативным колебаниям ее физического состояния.
В заключение этого раздела о волнообразном развитии России в пространстве и времени нельзя не сказать несколько слов о «философии цикличности»
По нашему мнению, вариативность, изменчивость является не частным, а наиболее общим свойством социальных циклов. Такова их отличительная природа, обусловленная многозначностью социума, состоящего из многих тысяч или миллионов частиц. У каждой физической или корпоративной частицы социума множество степеней свободы поведения. Это обусловливает неустойчивость социальной динамики и, как следствие, изменчивость ее актуального проявления в каждой новой исторической эпохе. Более корректно поэтому следует говорить не о социальных циклах развития, а о крупных социальных флуктуациях общества, т.е. не о циклических в строгом смысле этого термина, а о подобных волновым изменениям общественной жизни. И не о строгой повторяемости событий через равные промежутки времени, а о качественной повторяемости, о чем, собственно, и говорили все исследователи этого явления с точки зрения гуманитарных наук. Точная наука в этом смысле оказывается с ними солидарна.
Более того, понятно, что точно фиксировать цикличность в общественной жизни, как в явлениях космоса, тоже не представляется возможным. Целый ряд социальных событий в некотором интервале исторического времени современниками может рассматриваться эквивалентными по своему значению, а для историков, рассматривающих то же самое через призму времени, представлять, тем не менее, совершенно разный смысл. Условная цикличность, повторяемость важны поэтому в большей степени как инструмент, удобная и практичная модель для прочтения текущих событий через призму времени, а не как жесткий арифметический закон социального развития. К такому отношению к общественной истории подталкивает и естественная наука, уже более столетия сталкивающаяся с подобными «нечеткими» циклами и ритмами в жизни природы. Тем не менее строгое и по возможности точное определение и описание цикличности не бессмысленно, поскольку в рамках тех же естественно-научных открытий последнего времени установлено существование в жизни природоподобных, многочастичных или, иначе, социальных систем внешних модуляторов. К наиболее ярким открытиям подобного рода относится параллельная изменчивость солнечной и социальной активности, обнаруженная А. Чижевским. Солнечная активность при этом является, безусловно, гармоничной, физической, а социальная, безусловно, лишь волнообразной. В этом примере, однако, хорошо понятно, что знание строгой волнообразности общественной жизни является важнейшим инструментом ее точного прочтения и базой для возможного практического управления.